– Сейчас посмотрю, – ответил Арджуна и скрылся за внутренней дверью.

Андрей стоял ко мне спиной, ожидая возвращения Арджуны, а моего присутствия словно не замечал. Я связала его поведение с его подавленным состоянием и решила начать разговор с чего-то нейтрального.

– Как ты сюда добрался, Андрей? – спросила я.

Он повернулся ко мне. Что у него было в глазах: разочарование, злость, боль, обида? Там могло быть все что угодно, кроме радости.

В этот момент открылась внутренняя дверь, и мы увидели дядю Митю. Он подошел к нам, и Андрей сообщил ему:

– Другое место для парковки не понадобится. Я уезжаю прямо сейчас.

Значит, он приехал на своей машине. Дядя Митя мельком взглянул на меня и сказал Андрею:

– Ну бывай тогда. Дверь я тебе сейчас открою.

Он имел в виду дверь для пешеходов сбоку от ворот.

– Подожди пока с дверью, – попросила я дядю Митю. – Мы с Андреем еще должны поговорить.

Дядя Митя вопросительно посмотрел на Грохова, и тот кивнул ему в знак согласия.

– Ты особо не задерживайся. Долго оставлять машину у ворот нельзя, – посоветовал дядя Митя и ушел.

Мы с Андреем вышли из домика. Я повела его по дорожке вдоль забора, где было спокойное место с лавочкой. Но сидеть Андрей не захотел.

– Лучше постоим, – сказал он.

Я видела, что у него не было желания говорить. Но оставить меня ни с чем он тоже не мог и начал свой рассказ, не дожидаясь моих вопросов. Из него следовало, что Грохов счел своим долгом отправиться в «Трансформатор», как только Веронике стало лучше. Он должен был сам увидеть Элеонору. Но, увидев ее, он ее не узнал.

Я его радостно перебила:

– Значит, ты смог встретиться с Элей!

Он удивился:

– Ну да. Я за тем и приехал.

– А я вот все еще не могу ее увидеть. Как тебе это удалось?

Он проигнорировал мой вопрос и стал рассказывать о встрече с Элеонорой. Мне показалось, что ему и самому это было нужно. Хотя бы чтобы сбросить с себя то, с чем он от нее ушел.

Андрея особенно поразило Элино выражение лица. Оно было настолько другим, что его обдало ужасом. Он так и выразился: «обдало ужасом». Это были не ее глаза. Это были даже не глаза какой-то другой женщины. Это были глаза птицы – круглые, плоские, пустые, бессмысленные. И, так же как у птицы, они не моргали.

– Говорить с этой птицей мне было не о чем. А точнее, не хотелось. Она мне просто была не интересна, – сказал Грохов.

Я понимала, это была его эмоциональная реакция на изменившуюся Элеонору. А скорее всего, на ее равнодушие к нему. Отчего человек становится птицей с пустыми глазами? Как раз от равнодушия. И потому в рассказе Андрея об Элеоноре все было, конечно же, преувеличено. Но как ни посмотри, моя сестрица здесь сильно изменилась, и снова возникал вопрос: все ли с ней здесь хорошо?

– А может, это наркотики? – на всякий случай спросила я.

– Да какие там наркотики, – отмахнулся Андрей.

– Ты вообще не стал с ней говорить? – уточнила я.

– Почему же, у нас был обмен вопросами-ответами. Мои вопросы, ее ответы. А потом я ушел.

– Ну а что сказала она о себе?

Андрей ухмыльнулся.

– То же, что я и сам увидел: она стала другой. И что мне делать здесь нечего.

Грохов хотел сразу же вернуться в Москву. Услышав от него «ну, мне пора», я каким-то чудом вспомнила о матери и попросила у него мобильник. Все снова осложнилось. Мое возвращение в Москву сегодня-завтра было теперь под вопросом, и Ольга Марковна должна была знать, что я задерживаюсь.

Мне и в этот раз не удалось дозвониться до матери. Тогда я попросила Андрея позвонить ей по дороге и сказать, что он видел сегодня Элеонору и меня. И что все хорошо.

– И потом до самой Москвы отвечать на ее вопросы? Я знаю Ольгу Марковну.

– Скажешь ей тогда, что ты за рулем и должен говорить коротко. А подробности она услышит от меня. Я на днях вернусь домой и все ей расскажу.

– Ну а зачем мне ей тогда звонить?

– Мать наверняка сейчас сходит с ума, а мне самой связаться с ней отсюда практически невозможно. Я должна была сдать свой мобильник…

Он меня не дослушал.

– Ладно, позвоню, – бросил он и пошел прочь.

Андрея Грохова больше не интересовали ни Эля, ни я. Да и что ему я. Я интересовала-то его всегда только как сестра женщины, которую он любил. Ну и, может быть, у него еще был прилив симпатии ко мне, когда я вызвалась поехать к Эле вместо него. Теперь он увидел, что нет больше той Элеоноры, которую мы с ним хотели спасти. Где прилив, там и отлив. Я превратилась из отважной старшей сестры в дуру, которая здесь непонятно что делала. Грохов даже не спросил, как я. Надо ли мне что. Не хочу ли я поехать обратно в Москву прямо сейчас вместе с ним. Я вспомнила о Веронике. Господи, что же ей предстояло услышать о нас с Элей? Мне стало совсем тошно.

Я нуждалась в передышке. Сначала она, а потом уже можно будет думать, что делать дальше. Положение вещей опять изменилось. Старый план теперь не годился.

17

Новый план сложился у меня после того, как я тысячу раз прокрутила в голове последние события и сделала три вывода. Это произошло перед обедом.

Вывод первый: Эля стала другой, но не известно, в каком смысле и в какой мере. Грохов не эксперт-аналитик. Он назвал Элеонору «птицей с пустыми глазами», потому что стал зол на нее. Пустые – это когда ты в чьих-то глазах не видишь того, что хочешь видеть. Например, радости при виде тебя. Грохов разозлился на Элеонору, и это значит, что она не стала овцой. На овец не злятся. А раз так, то ее спасение отменяется раз и навсегда.

Как изменилась Эля на самом деле, осталось неизвестным, и пусть. Она жива и здорова, она здесь по своей воле, и это главное. Главное и для меня, и для матери. К тому же в положении вещей произошел важный сдвиг: теперь был человек, который увидел Элеонору живой и невредимой. И он заявил об этом прямо, а не через какую-то хитроумную притчу. Для матери это важно. И это был второй вывод. Пусть не я увидела Элю, а Грохов, что из того? Мать знает Андрея, и знает его еще с тех времен, когда ее любимая дочь вместе с ним снялась в своем единственном фильме. А если ей нужны будут подробности, я прибавлю что-то от себя для ее успокоения.

Ну а раз теперь все